Наступил третий, последний день наказания Волчонка в подземельях. С того момента, когда Тху избавил его от издевательства орков, синда дал себе твердое обещание терпеть. Что бы с ним ни происходило, каким бы насмешкам и побоям ни подвергали его. Ни в коем случае не дать слабины, как в тот раз; выдержать всё ради брата и ради короля.
Ему и в самом деле пришлось туго. Произошедшее наглядно показало тюремщикам, что новый раб в самом деле бессилен против них. Понимание этого развязало им руки ровно настолько, насколько допускал приказ коменданта. Так что, и вчерашний день, и уже даже нынешнее утро не обошлось для него без синяков, царапин, пары следов от кнута и коротких, но весьма ясных намеков со стороны начальника тюрьмы на то, чтобы эльф не дергался понапрасну, иначе лорд Майрон узнает о его разговоре с королём. И Эндил молчал, исполняя все, что от него требовали, даже самую унизительную работу, тихо и безропотно, словно тень.
Вот, его снова куда-то позвали. Юноша не противился, лишь старался сделать вид, что его нисколько не трогает самодовольный и насмешливый вид орка. Пусть. Как бы то ни было, а причина его веселья, похоже, скоро станет ясна.
И она стала. Когда эльф отказался в одной из пыточных, или не совсем... нет, не похоже на простую комнату для допроса - здесь почти не было предметов, предназначенных для причинения боли. Однако именно поэтому тут казалось ещё мрачнее и страшнее. Посреди комнаты стоял стол, назначение которого мыло ясно любому. На столе - кровь; и на полу, и на стенах. От запаха крови, ещё свежей, теплой, у юноши закружилась голова, и он едва не упал на колени. Похоже, здесь кого-то разделали на куски, в буквальном смысле.
И вдруг Эндил заметил на полу знакомую сорочку - почти такая же, как та, что была на Эрейнионе в тот день, у реки... Вмиг внутри сделалось горячо. В голове словно щелкнуло что-то. Не осталось ни одной мысли, ни воспоминаний - ничего, кроме этой рубашки, лежавшей перед ним. Выходит, всё было напрасно. Братишка... дай Эру, чтобы он успел проглотить яд до того, как... юноша горько застонал, а потом... он не помнил, как и что закричал; даже почти не слышал собственного голоса. С криком отчаяния он налетел на своего сопровождающего, надеясь лишь на то, что тот сделает ему больно - как можно больнее, чтобы эта боль перекрыла собой другую боль - ту, что терзала душу.

Эльф бесился и ревел в голос, почти не чувствуя ударов противника. Или даже радуясь им. Одна мысль о том, что эти твари сделали с братом... и в голове рождался вихрь, сметающий любые поползновения разума. Эру.. ведь это он, он сам толкнул Эрейниона на этот безумный шаг. Нет, надо было отказаться. Или исчезнуть ночью в одиночестве - что угодно, но только не отдавать Бауглиру самую желанную его добычу, за исключением разве что Гондолина.
Только оказавшись на полу, синда немного пришел в себя. Это было похоже на ильное похмелье - голова закружилась, в горле встал тошнотворный ком. Эльф поднял глаза на орка, возвышавшегося над ним с плетью в руках, и понял - это конец. Он выдал себя. От него зависело все, и он себя выдал.
Пошатываясь, юноша поднялся на колени и выставил руку вперед, как будто заслоняясь от удара. Его движения были неосознанными и какими-то заторможенными. В следующее мгновение челюсти плотно сомкнулись. На язык скользнула мимолетная горечь. Горло резанули крохотные осколки стеклянной капсулы. Эндил покачнулся и упал навзничь, отдавая себя на милость Валар. Последнее, что он испытал - это облегчение. Ведь он затем и пришел сюда, чтобы отыскать свою смерть. Умереть не глупо и напрасно, как если бы он скончался в Хитлуме, но так, чтобы продать свою жизнь подороже - во имя свободы короля голодрим. И вот, чего он добился...
"Братишка, прости меня..."

Это было вовсе не то - то самое ощущение отдаления, полёта в пустоту, одновременно плавного и стремительного. Тот, кто однажды уже ощущал на себе зов Мандоса... нет, не зов. На деле это было скорее некое притяжение, которому душа не может противиться. Это чувство не спутать ни с чем другим, и тот, кто однажды познал его, уже не обманется никогда. Он не умер. Не исчез, не ушёл. Он по-прежнему был в своем теле, и сознание понемногу возвращалось к нему. Что это? Айкассэ струсил, подвел их? Нет, вряд ли. Скорее тёмные каким-то образом узнали обо всем. Впрочем, какая теперь разница?..
Наконец, Эндил открыл глаза. И тут же закрыл их вновь, увидев перед собой лицо майа. Быть может, Валар смилостявятся над ним, и всё это окажется лишь фантазией искаженного разума?
Затем вновь глянул кругом. Нет, это не игра воображения. Он в своей каморке в покоях коменданта, а сам Гортхаур возвышается над ним. И руки по-прежнему болят от ударов, которые нанесли ему и которые нанес он сам. И во рту ещё сохранился привкус того зелья, что он выпил. Что это было? Снотворное?
Юноша поглядел на майа с болью и ненавистью. А затем отвернулся. Сказать было нечего. Он проиграл, он погубил брата. И теперь тёмные уже не могли сделать ему больнее.

Как бы не хотел эльф не слышать, не воспринимать слова коменданта, он все слышал. Этот мерный, спокойный и ужасающий в своем спокойствии голос - без злобы, без насмешки. Даже без торжества. С первого дня... он знал все с первого дня. Эру.. выходит, у них не было ни единого шанса. Как же глупо было надеяться, притворяться. Эрейнион... братишка, неужели он был обречен с самого начала? Их судьба решена? Эндил против воли, вопреки собственной гордости вновь поглядел на Саурона - тяжело и устало.
- Что... что вы сделали с братом? - суховато спросил он, совсем, впрочем, не уверенный, что желает знать ответ. Но лучше уж правда, пусть и болезненная, чем свинцовая неизвестность.

Мальчишка усмехнулся с оскалом. Мог, теперь-то он мог ответить на этот вопрос - но только себе самому.
- Глупый вопрос. Глупейший из всех, что ты мог задать мне, Тху. Ты ведь и так все знаешь, верно? Я пришел сюда, чтобы спасти короля голодрим.
Он глядел на коменданта без тени страха - лишь с усталостью и болью. Весть о том, что Эрейнон жив, была доброй. Однако теперь, без надежды на спасение что могло ожидать принца в Ангбанде, как и его отца? Собственная судьба мало интересовала синда - он был уверен, он чувствовал, что ему осталось недолго. Он примирился с этой мыслью еще до того, как понял, что раскрыт.

От этой улыбки Волка - такой знакомой, почти доброжелательной - внутри все словно в узел скрутило. Самым мерзким было то, что сейчас, находясь лицом к лицу с Гортхауром, Эндил чувствовал, что больше всего хотел бы вновь увидеть в нем прежнего наставника, вновь довериться ему, как прежде, найти в нем - мудром и древнем существе - опору для своей дальнейшей жизни. Но не сейчас, когда чары пали, когда он узнал, что враг десять лет отравлял его разум, внушая жестокость и холодность ко всему, чтобы в конечном счете... о Эру! Юноша скрипнул зубами.
- Эндил... - повторил он своё имя его вслед за майа и улыбнулся. Уже то, что это имя звучало в этих стенах, много лет скрывавшихся Волчонка, было победой, хоть и маленькой.
- Что тебе за дело до моих целей, или планов, или поводов? Что бы ни двигало мной, сейчас этому не суждено сбыться. Впрочем, я отвечу на твой вопрос - я хотел мести. Тебе и Бауглиру. За себя, за Эрейниона, за государя Фингона. Я не мог бы уйти спокойно, даже не попытавшись отомстить и спасти короля, пусть даже со стороны это кажется глупым геройством.

Юноша решительно кивнул.
- Да, за Фингона, едва знакомого мне эльфа, который, однако, пожертвовал собственной свободой, чтобы спасти неизвестного ему мальчика-синда. За Эрейниона, названного брата, которого ты пытался убить моими руками, и почти убил. И за себя самого... за свою душу, поруганную тобой, порабощённую и уничтоженную. За юного Эндила из Дориата, превращённого тобой в убийцу, в Волчонка.
Эндил вскочил на ноги. Он был бледен, губы его дрожали.
- Я знаю правила, Тху. Тот, кто однажды сдался, открылся врагу, пропал навсегда. Я не смог уйти, когда у меня была возможность. Не смог оставить брата, а сейчас... сейчас мне хотелось умереть не бесцельно, а хотя бы попытаться помочь.

- Судя по твоим словам, твою душу не назовешь ни порабощенной, ни уничтоженной. Впрочем, я понимаю, о чем ты. Надеюсь, ты не ждешь, что я начну оправдываться?
- Оправдываться?.. - юноша недоуменно посмотрел на майа. Он что, говорит серьёзно? - Разумеется, нет, я не жду от тебя оправданий. И кто я такой, чтобы ждать их?
Безусловно, он давно хотел бы разгадать загадку - к чему Гортхауру понадобилась столь изощрённая месть - но сейчас и не чаял получить какие-либо объяснения, а уж тем более оправдания.
- Итак, ты ненавидишь меня из за этого несчастного принца и его отца. Что ж, допустим. Но мне хотелось бы обсудить другое. То, что касается непосредственно тебя. Я хочу откровенного разговора, Эндил. Если он состоится... я отведу тебя к Эрейниону.
Вот тут сердце дрогнуло. Майа манипулировал им, его привязанностью к Эрейниону. И бил наверняка. Отказаться от встречи с братом было выше его сил, пусть даже эта встреча будет последней. Тем более, если она последняя.
- Что ж, как тебе угодно, - юноша вздохнул, сдаваясь, и сел на край постели. - Если ты желаешь откровенности, я пришёл сюда, назад в Твердыню, чтобы умереть. Я знал, что погибну, и скорее всего, от твоей руки. Я искал смерти, потому что не могу быть прежним. Я даже не знаю, как мне теперь себя называть - Эндилом, или Волчонком, который ещё живёт внутри меня вместе с теми знаниями и умениями, что ты мне дал. Вместе с памятью о тех, кто был убит мною. Я готов был на любое безрассудство, лишь бы снова стать собой - не просто вспомнить прежнюю жизнь - но это невозможно. - Эльф поднял голову и взглянул на Саурона в упор. - В этом твоя победа. Я не знаю, для чего тебе это нужно, но ты победил - хуже мести для Эндила не придумать.

Отчего-то слова коменданта вызвали... обиду? Да, именно, колкую, детскую обиду в душе. Видно, на то майа и рассчитывал. Эндил не опустил глаз, хотя ему хотелось, безумно хотелось отвести взгляд - слишком странным, необъяснимо странным были и поведение Саурона, и весь этот разговор. Однако юноша чувствовал, что не должен прятать глаза, словно провинившийся щенок.
- Что сказал бы твой ученик, зная, что тот, кого он привык считать своим наставником, своей опорой, своим господином, использовал его для мести и обрёк на смерть?
Ведь именно это ожидало его в конце, по замыслу Тху - гибель вслед за Эрейнионом.
- Что же до последнего твоего вопроса... я не знаю, что на него ответить. Волчонок - это я. И не я одновременно. Изначально он был мной, лишь утратившим память, пока ты не исказил его, сделав убийцей. Я не мог бы сделаться таким по собственной воле.
Или... мог? Не было ли в его тайных ночных терзаниях доли вины - оттого, что он мыслил на месте убитых им орков тех, что мучили его долгое время, а на месте погибших от его руки аданов - вастаков, хладнокровно убивших его отца? Всё это был ужас его души, скрытый даже от него самого.
Синда едва заметно поморщился.
- Итак, ты не хочешь моей смерти. И не хочешь вновь держать меня во власти чар. Тогда что же тебе нужно от меня?
Впрочем, Эндил был почти уверен, что на этот вопрос он ответа не получит.

- Ты забываешь, Эндил, что ему... вернее тебе все это стало известно до того, как пали чары. Ведь именно об этом вы разговаривали с Эрейнионом. Что бы он сказал можно только догадываться, но сделал он вполне конкретное действие.
- И он медлил до последнего, - парировал эльф со злостью. - И почти решился отречься от тебя.
Это было и правдой, и неправдой одновременно. На деле Эндил хорошо помнил, что душа того, другого Эндила пребывала тогда в таком смятении, что он едва ли мог бы сам предсказать, чем всё окончится.
- Сделаться таким по собственной воле? Что ты под этим понимаешь? Таким, каким ты был прежде, ты стал по собственной воле? Или по воле тех, кто тебя таким воспитал? Признай, я всего лишь сделал то же самое. Тебе выпал уникальный шанс - начать  с нуля. По-настоящему с нуля. Все, что я сделал, это скрыл твои воспоминания и внушил некоторую привязанность к себе. Но я не принимал за тебя решений. Вспомни, почему ты решился все же стать тем, кем стал? Чье решение это было/ Согласись, жизнь в Твердыне нравилась тебе. Ты многого добился, обрел власть и уважение. Был причастен к великой силе. Тебя боялись. В конце концов это место стало тебе домом. А где теперь твой дом?
Похоже, Саурон добился желаемого. Во всяком случае, эльда задумался над его словами - задумался всерьез, глядя куда-то в сторону и слегка нахмурившись.
- Вероятнее всего, ты прав, - заключил он, наконец. Вынужден был признать.- Ты не принуждал меня... или не-меня к принятию какого-либо решения. Однако ты лгал мне, говоря, что сородичи от меня отреклись. И угрожал новыми пытками. Не ведая ничего о тебе, кроме того, что ты избавил меня от боли, и что у тебя здесь есть власть, мог ли я поступить иначе? Все, что произошло после... того осанве... это не было принуждением. Но было обманом.
Эру, как же в действительности все непросто! Куда проще было просто уйти, поручив свою душу Валар. Быть может, потому он и желал смерти - жить и мириться с памятью о прошлом, жить и испытывать извечные сомнения было гораздо тяжелее.
- Согласись, жизнь в Твердыне нравилась тебе. Ты многого добился, обрел власть и уважение. Был причастен к великой силе. Тебя боялись. В конце концов это место стало тебе домом. А где теперь твой дом? 
А вот на этот вопрос ответить было просто. Наверное, проще всего.
- Мой дом там, где дорогие мне эльдар.
Сейчас таковой остался один по эту сторону Моря - брат. И кем бы ни был теперь Эндил из Дориата, его место рядом с Эрейнионом.
Последний вопрос юноши, похоже, застал врасплох уже самого Гортхаура. И заставил крепко задуматься. И не зря. Потому что ответ буквально поразил Эндила, лишив его на секунду дара речи.
- Не знаю. Полагаю, пришло время тебе решать, наконец, свою судьбу самому. Но не сейчас. Чуть позже, когда Эрейнион и его отец покинут Твердыню. Тогда ты придешь и скажешь, чего ты хочешь. Смерти, жизни в Твердыне или прежней жизни за ее пределами.
- Что? - эльф изумленно уставился на майа. - Ты... позволишь мне уйти? Но... почему?

- Мы оба знаем, на что он решился.
Эльф ничего не ответил, лишь злобно скрипнул зубами. От стыда хотелось завыть.
- Да, я лгал. Хоть и не так уж много, но кое что я, действительно, преувеличил. Но если ты сам посмотришь на случившееся трезво, ты поймешь, что ложь моя была не совсем ложью. Да, тебя не изгоняли с позором из Дориата. Но и не удержали, позволив пойти на заведомую гибель. А, если бы стало известно о твоем пленении, стал бы Тингол что-то предпринимать? Сомневаюсь. Так разве в этом такое уж большое отличие от отречения? Что же до угроз... о каких угрозах ты говоришь? О том, что отказ служить мне обернется страданиями? Так это были не угрозы. Это была правда. И ты принял эти правила. Я солгал. Но не потому ли моя ложь была так эффективна, что ты сам хотел, чтобы тебя обманули? Что бы ты ни говорил, я дал тебе самую большую свободу - свободу от себя самого, от ответственности.
- Это - удел любого раба, - фыркнул юноша. - Ни о чем не думать, лишь подчиняться. Да, это нравилось мне... тому, кем я был. Но лишь до тех пор, пока он не оказался лицом к лицу с Эрейнионом. А ложь твоя - такая удобная полуправда, которой славится Бауглир. Рассказ под удобным для тебя углом, не так ли? Меня не изгоняли из родных краев, я ушёл сам, и не задержали меня лишь потому, что король дал слово не препятствовать тем, кто пожелает помочь леди Морвен. Но об этом ты не упомянул. Как и о нашей дружбе с принцем. Посему, не лукавь, Майрон, хотя бы теперь. Ты именно лгал - и сделал всё, чтобы я поддался на твою ложь. Ты хотел возвратить меня в подземелья, если я не подчинюсь тебе, если не пойду за тобой. И я пошёл...
Пошёл, о чем сейчас жалел больше всего. С чем не мог ни смириться, ни жить дальше.
Последний вопрос бывшего ученика отчего заставил коменданта заметно понервничать. Эндил был в абсолютном недоумении.
- Ты хочешь, чтобы я передумал? Что тебе за дело до моих мотивов?
- Потому что я знаю, ты ничего не делаешь просто так, - спокойно отозвался синда. - Если ты готов вернуть мне свободу, я хочу... нет, не так. Я должен знать, как и чем мне придется за это заплатить.

Эндил тяжело покачал головой. Сказать было нечего. Он... тот, кем он был, действительно сам принял свою судьбу, очарованный своим новым "господином", питаемый ненавистью и злобой на сородичей-синдар, которые якобы обрекли его на смерть, а кроме того тщеславием и малодушием. Он легко угодил в западню и стал убийцей.
Кажется, их разговор подходил к концу. И юноша едва ли мог бы сам сказать, рад он этому, или нет. Слишком много неясного ещё имело место между ним и майа. Однако последние слова коменданта заставили его словно пробудиться.
- Ты хочешь сказать, что Эрейнион и его отец получат свободу?
Да, кажется так. Именно об этом говорил Гортхаур минуту назад. Но если это правда... почему? Эру, чего им это стоило?

Саурон был явно раздражен, раздосадован, по-видимому, ожидав чего-то иного от их разговора. Эндил чуть заметно поежился, он понимал, что едва ли может и должен верить майа. И все же, отчего-то готов был поверить.
- Так ты хочешь, чтобы я изображал твоего раба и дальше? - уточнил синда. - До тех пор, пока король и его сын не выйдут на свободу?
Он помолчал немного, раздумывая.
- Мне нужно знать, должен ли я буду притворяться и перед Эрейнионом? И что будет со мной, если я откажусь?
Впрочем, последнее было очевидно. Собственно, этот вопрос и вовсе мд требовал ответа.